Здесь в обители святой непосильным трудом для нее оказалось простое дело - сидеть спокойно. Ей нужны были шумные бури, сто нищих, голодающие демоны. Ей нужно было не спать несколько ночей, мучаясь от желания разбить руки в кровь, читая гневные молитвы. От напряжения и сдержанности, вокруг нее было жарко, было видно, как она держит себя в узде. Ее злоба, помноженная на религиозное рвение, рождало страх. И этим страхом заражались все, кто был рядом. Даже свои из церкви старались лишний раз ее не трогать. Вирджинии же приходилось, нервно терпеть тишину не пропуская ничего мимо ушей: ни тихий шепот песни, сидящий рядом сестры монашки, ни треск свечей, ни тихих молитв, несчастных, что пришли сюда излить свою проповедь. Какие они были отчаянные и жалкие, но какое удовольствие это приносило Франс. Они приходили отмаливать свои грехи, чтобы спокойно совершать новые, итак создавался замкнутый круг. Если по улицам этого города и ходили люди с меньшим процентом глупости в своих головах, то периодические приходящие в церковь были почти все глупы. Но Вирджиния терпела, устало вздыхая от утомительности их речей, убеждая что Святой Отец все простит. Этим людям, таким простым, нравится любая история, что отрицает существование бытия по воли случая. Кому-то идея вечного отсутствующего отца западала в душу, а кому-то религия била прямо в голову. Последнее было куда более действенным.
Люди давно разучились молчать, но здесь тишина была основным фоном. Она пыталась читать стихи и молитвы, хотя Вирджиния не особо надеялась, что Господь порицает или одобряет ее старания. У Него слишком много дел и остальных смертных, со своими жалкими проблемами. Они спихивали свои «праведные» поступки на чужую волю, лишив себя бремени. Святой Отец ведь все простит. Но действия Он примет с еще большим одобрением, чем пустой треп несчастных. Он примет очищение этого мира, от мерзких пятен. Кто-то замаливает грехи и молиться за всех, а кто-то сжигает ведьм.
Вирджинии снова приходилось терпеть все, что повторялось по кругу. Она скрывалась в тени и мрачности своей одежды, сжимая в руках металлический крест с неаккуратными вручную заточенными концами. Иногда он приносил пользу, к примеру практика по выкалыванию глаз неверным, прошла успешно. Ей хотелось казаться немного отрешенной, но в то же время охватить все, что происходит в этом захудалом месте, услышать все, увидеть всех и снова постараться не сгореть в собственном бушующем гневе. Надо признать, что в этот раз всевышние силы были более благосклонны к ней, раз уж послали сюда нечто непохожие на остальных несчастных. Вошедшая сюда, заставила ее поднять голову и свой тяжелый взгляд, пряча драгоценный крест в складках рясы. Иногда ей было достаточно просто слышать, чтобы определить, какой отчаявшийся кретин явился снова. Но их новая гостья, отнюдь не напоминала ни одну из них – фанатиков, ни одну из местных грешников. Вы удивитесь, насколько быстро можно определить процент веры в человеке, просто понаблюдав за ним некоторое время.
Она медленно поднялась с места, когда объект внимания заметил ее и видимо, собирался уже уйти. Рядом сидящая Сестра, подняв на Вирджинию глаза, схватила ту за рукав. Она покачала головой, как будто давая понять, что это плохая идея. Но после испепеляющего взгляда и злобного тихого шипения Франс, она поняла, что сделала это зря. И отпустив руку, снова склонила голову. Скоро они все привыкнут к бурям, совсем скоро.
— В Вас нет никакого религиозного чувства, — выступив навстречу, преграждая путь к выходу, изрекла Вирджиния сжимая тонкие губы. — Это просто неблагоразумно. — Она фыркнула, расправив плечи и выпрямляя спину, позволив складкам на своей темной одежде разойтись. Надменно приподняв голову она продолжала:
— А ведь, знаете… — монахиня сжала крест и завела руки за спину, — Всевышний может спасти и Вас, — она продолжала говорить, обходя женщину кругом, подобно хищнику, — избавить от всех прегрешений.
На минутку она остановилась, вспоминая то ли очередную молитву, то ли о чем молили сегодня в тишине.
— Нужно только знать, что для этого нужно. — Вирджиния приблизилась.
Сестра что рядом сидела, отвернулась, предсказывая недоброе.

Шаги гулко отдавались под сводами главной галереи, и Сильтан вслушивался в них, неосознанно примеряя их к ударам своего сердца. По левую руку искусные старинные росписи на стене изображали путь драконьей цивилизации - от самых истоков, когда драконы владели миром не деля его, через пришествие Отца всех ветров и “Рождение разума” к эпохе кровавой войны и нынешнему времени хрупкого, неверного мира. Род ас-Мирани считался одним из самых древних и влиятельных в республике, а потому, разумеется, просто не мог не украсить стены своего циклопического жилища едва ли не всеми важнейшими сценами из истории цивилизации. Еще будучи совсем крохотным драконенком Сильтан любил рассматривать эти картины, изучать по ним легенды - и следить за тем, как Грейан, невероятно талантливый старший брат, создает новые. А потом, став чуть старше, снова и снова обсуждать с Сойроном самые безумные, красивые, странные страницы прошлого. Теперь и сами эти дни - такое же прошлое: молодой генерал Грейан ас-Мирани больше не рисует, а Сойрон… нет, об этом лучше не вспоминать, это все еще слишком больно.
  Сильтан приостановился на полушаге, будто споткнувшись, так остро кольнула грудь сердечная боль. Медленно шагнул к парапету галереи, взглянул в потемневшее в поздних сумерках небо, опустил взгляд на драконий город, расцвеченный сотнями разноцветных огней. Улицы дышали запахом азалий, олив, кипариса, перешептывались голосами множества фонтанов, негромко пели отзвуками музыки. Болезненно сведя брови, Сильтан закрыл глаза, вдохнул полной грудью - и поднял ветер, чтобы все ароматы донесло отчетливее, сильнее. Здесь, на головокружительной высоте башен ас-Мирани, над раскинувшейся в лагуне Аннеалой-столицей, он, пусть ненадолго, но мог отпустить привычную боль - будто Сойрон ушел так же давно, как герои древних легенд. Будто его голос, смех, прикосновения, рассказы приснились. Будто память замолчала навсегда.
  Ветер налетел очередным сильным порывом, Сильтан глубоко вдохнул его - и успокоил, заставляя стихнуть. А потом нехотя оторвался от парапета и заставил себя двинуться дальше: он и так заставил отца ждать, а, видят Ветра, Великий ас-Мирани никогда этого не любил.
  Тяжелые двери распахнулись от короткого прикосновения, и ступил в главный зал цитадели, невольно удивляясь, почему для вечерней встречи с глазу на глаз выбрано такое официальное место.
Отец? - Сильтан слегка склонил голову. - Ты хотел меня видеть? Грей передал твой приказ явиться, - называть старшего брата детским именем  он так и не отучился. - Что-нибудь случилось? - от одной мысли об этом стало темно и холодно в груди.

- Если бы я была рядом, этого бы не случилось.
Фраза, несомненно, оброненная родственниками большинства жертв криминальных преступлений.  Энн не стала исключением.
- Я знаю, что вы скажете, - подхватив за мягкий уголок салфетку со стола, девушка промокнула лицо от влажных и солёных дорожек, но слезы в её глазах все еще поблескивали. Смяла податливый лоскут бумаги в комок, но прочь не отложила. Принялась нервно и, по большей части неосознанно, теребить в пальцах. - Было бы у вас два трупа. Но я могла бы… могла бы позвонить в полицию или позвать на помощь!
Несколько удивлённых взглядов устремились в их сторону, но Энн этого не заметила. Однако сама сообразила, что тон повышать не стоит. Не поможет это делу, да и истеричкой выглядеть не хочется.
Это что же… инспектор действительно ей верит? Точнее сомневается в том бреде, что нёс его коллега? Иначе пригласил бы её в участок, записал все под протокол.
Оброненное: и затыкает других, как например - комиссара полиции.
А вот это уже интересно… точнее странно. Совершенно непонятно. Это ж какие связи нужно иметь, чтобы заставить молчать комиссара полиции?? Или компромат.
Ричард, во же ты ввязался!
Молоденькая улыбчивая официантка принесла и поставила перед мужчиной белую чашечку с дымящимся и ароматным напитком. Подхватила пустой стакан из-под латте и коротко, вопросительно глянула на Энн.
- Стакан воды, пожалуйста.
Дождавшись, отпила ледяной, кисловатой из-за кусочка лимона минералки.
- Вы не сможете дать мне обещание, что это дело будет раскрыто, верно? - не столько вопрос, сколько утверждение. Энн испытующе глядела на инспектора, точно опасаясь заметить малейшие признаки лжи в его жестах или выражении лица. Ей нужны не фальшивые заверения, но правда. Какой бы горькой она не оказалась. - Хорошо. Тогда я расскажу вам все, что знаю. До чего додумалась и…
...И Энн поведала инспектору все.
О том, что работавшие в ту ночь официантки - Николь Каллиган и Анна Перес - вероятно, что-то видели. Ведь иначе какой им резон не брать трубки? Уходить от темы, когда она, Энн, подловила их через день после убийства и попыталась расспросить о той ночи. Обе блеяли, дескать, они ничего не видели и не слышали, и вообще им пора. А глазки так и бегали! Кто-то их здорово припугнул. Калеб, вышибала, тот вообще с ней разговаривать не стал, ещё и пригрозил дружков натравить, если Энн дальше ему досаждать продолжит. О хозяине самого клуба, Родриго Легране, девушка знала мало. От Ричарда о нем практически ничего не слышала, тот предпочитал не вмешивать ее свои дела. Платил Легран исправно. На руку чист не был, но это и логично. Покажите хоть одного владельца ночного клуба, который понятия не имеет о том, что происходит в его стенах. И наркота и девочки, подпольные бои - все это с их молчаливого или не слишком, попустительства.
И, вот ещё, в копилку странностей.
Тренер Ричарда, Лука Росси, держит тренажёрный зал неподалёку от клуба... Он тоже её избегает.
- Это  вы скажите мне, инспектор, у кого есть столько денег и власти, нагнать страха и заткнуть всех этих людей? Легран? Может быть он? Вы его проверяли? Или дядя Ричарда. Хотя, нет, наверное, нет… я… я не знаю… не знаю… никогда не думала, что такое может с нами произойти.
А вот сейчас девушка походила на растерянного котёнка, храбрости которого, увы, хватило ненадолго. Дрожащие губы. Потерянный взгляд. Салфетка превратилась в горку бесформенных ошметков.

любой пост, главное ваш